Есть причина, по которой люди вроде меня из года в год по несколько раз в неделю отправляются в театр. Потому что мы знаем, что то и дело мы будем сталкиваться с тайной, и нам покажут вид чуда. Труд сценического мастерства заставляет вас смеяться и плакать, и думать, и радоваться жизни хотя бы по той причине, что вы смогли увидеть этот спектакль. В данном случае это забавная и нежная, умная и скромная постановка Бенедикта Эндрюса «Чайки» - первой из самых известных и знаменитых чеховских пьес. Это пьеса, которая провалилась на своей премьере в 1896 году, и по сей день самые многообещающие постановки обычно не могут постигнуть ее застенчивой и нежной сути. Ох, да, это тоже забавно. Особенно в этой версии.
Я не могу вспомнить другую пьесу, которую я люблю больше, и вот она на сцене во всей своей ранимой, неуловимой красоте: в соответствии со смыслом оригинала (я думаю, это факт), выкованная из постепенно пленяющего личного театрального языка Эндрюса. В своих творческих побуждениях Эндрюс, как ни один другой австралийский режиссер, пытается сохранять равновесие между разумом и чувствами. И, по мере того, как он совершенствуется в мастерстве подачи сюжета на сцене, он находит для своих актеров (в данном случае всех – очень хороших) все больше и больше возможностей внести свой существенный вклад в создание произведения. В то же время, мы уже привыкли к тому, что он интенсивно работает со своими художниками-декораторами над созданием сценических миров, воплощающих в театральную форму те идеи, которые он захотел изучить.
К счастью для Чехова (и истории театра), у «Чайки» появился второй шанс, когда Станиславский в 1898 году выбрал ее для постановки в Московском Художественном театре. Ирония истории о шаткости ее первых постановок заключается в том, что именно так начинается сама «Чайка»: с провалившейся постановки пьесы, что достаточно болезненно для ее молодого автора.
Одна из причин, по которой мне нравится эта пьеса – ее тема: она настолько же о предмете искусства (что для меня интересно), насколько и о жизни, в частности, о создании искусства и его восприятии.
Чехов берет четыре чувствительных художественных типажа и бросает их в конфликт на нескольких уровнях. Молодой писатель Константин Треплев (Дилан Янг) и молодая актриса Нина Заречная (Мэйв Дермоди) против зрелой и успешной актрисы Ирины Аркадиной (Джуди Дэвис), матери Константина, и ее нынешнего спутника, писателя Алексея Тригорина (Дэвид Венам).
Аркадина и Тригорин прибыли в родовое имение из города на летние каникулы. Как и следовало ожидать, их короткое пребывание переворачивает жизнь постоянных обитателей с ног на голову. Это противостояние между ярким образом жизни богемы (где-то далеко) и тупостью, бессодержательностью семейного пристанища является отличительной чертой большинства чеховских произведений (пьес и рассказов). В «Чайке» это передается с особым напряжением, что подчеркивается многочисленными ссылками на городскую жизнь Аркадиной как известной актрисы и известность Тригорина как писателя. Также в пьесе принимают участие Сорин (Джо Гаден) – теряющий здоровье брат Аркадиной, который распоряжается ее имением, семейный врач
Дорн (Билли Браун), Маша (Эмили Барклай) – дочь управляющего поместьем Шамраева (Тэрри Серио) и его жена Полина (Анита Хей). Также участвует Семен (Гарет Дэвис) – бедный школьный учитель, влюбленный в Машу (скрепя сердце она, в конце концов, уступает).
Однажды (в начале 1980-х?) в лондонском Royal Court я видел версию пьесы, действие которой начиналось в сельской Ирландии, организованную Вест-Эндом в помощь актрисам Санкт-Петербурга. В то время такие перемещения (и соответствующая переработка текста) были новшеством, и это сработало блестяще. В тот момент я думал, что мы можем сделать это для «Чайки» в Австралии, так долго живущей под сенью похожей провинциальной неуверенности.
Окружением здесь является невзрачный деревянный летний дом 60-70-х годов, образец которого вы найдете на дождливом побережье озера Маквари или Джервис Бей. Богема может располагаться в Сиднее. Как далеко мы продвинулись? Все, что мы смогли создать, настолько самонадеянно! Этот небрежный дом дизайнера Ральфа Майерса, Г-образной формы с большим количеством окон и дверей в алюминиевых рамах, неуклюжими двухъярусными кроватями и дешевыми стульями с цветочным орнаментом. Костюмы Дэйл Фергюсон, освещение Дэмиена Купера. Для тех из нас, кто рос, проводя каникулы в таких домах, это идеальное воспроизведение наших детских воспоминаний. Многие из этих лачуг стоят до сих пор, и перемещение во времени, которое безукоризненно вплетено в эту постановку, создает ощущение современности. Сцены, происходящие внутри дома, временами напоминают нам замечательную постановку Эндрюса для STC Actors Company «Сезон в Сарсапарилла».
В оригинальном переводе Чехова обреченная на взбалмошность и пустоту Маша носит черные платья, слишком много пьет и нюхает табак. Здесь, в постановке австралийцев, Маша в образе «черного Эмо» начинает спектакль с вихляющего выхода в тех смешных, неуклюжих, с большим количеством ремешков женских «тюремных туфлях», которые исчезли из употребления год назад или около того. Она совершенно не в ладах с повседневной жизнью. Весь спектакль она пьет много водки, но в этом немом открывающем эпизоде она являет собой собирательный образ современной Австралии и достигает наркотического опьянения от марихуаны, куря кальян размером с ведро. Вуаля – это наш мир. Трагедия пригородных жителей.
Действие замирает, когда другие персонажи приходят, чтобы подготовиться к презентации «футуристической» пьесы Константина в сольном исполнении молодой Нины. В этой версии местом действия является небольшой куб из плексигласа, в котором происходит «дикая» инсценировка. Это не только «авангардная» молодежная постановка; это шоу за стеклом напоминает нам постановки Эндрюса «Кто боится Вирджинию Вульф» и «Мера за меру». Хотя эти работы и были зрелыми (и успешными), приятно видеть, как Эндрюс высмеивает свои собственные творческие порывы. Достаточно скоро собираются все главные персонажи.
К сожалению, вскоре Аркадина начинает насмехаться над пьеской, отмахиваясь от нее, в присутствии других гостей, как от глупости. Униженный, Константин поспешно завершает пьесу и в унижении убегает. Полностью поглощенная собой и своими собственными потребностями, Аркадина не осознает, насколько пагубно ее влияние в данный момент. Сорин пытается предупредить ее об опасности такого поведения, но она пренебрегает его предостережением. Чтобы усилить контраст, Дорн, играющий в продолжение всего действия роль «наблюдателя», наоборот, находит пьесу талантливой. Но Константин отчаянно нуждается в одобрении не Дорна, а своей матери.
Для Чехова типично, что в веренице крошечных, накапливающихся шагов-поступков радостный праздник неумолимо разваливается. Все, кроме пары второстепенных персонажей из числа слуг, начинают раскрывать свои мечты, но почти всегда они бывают прерваны суровой реальностью. И все-таки Чехов настаивает на том, что это комедия, и данная постановка таковой и является. Пороки есть у всех персонажей, но ни один из них не интересен настолько, как Аркадина - мать-актриса. Примадонна во время своего собственного обеда, сыгранная здесь с завораживающим великолепием нашей собственной самой выдающейся звездой, величайшей актрисой этой страны Джуди Дэвис.
Если бы я мог отвлечься хоть на мгновение. Ничто не вызовет у театралов этого города такого трепетного волнения как сообщение, что Джуди Дэвис должна появиться на сцене. Это случается редко, но после окончания ею NIDA в конце 1970-х Дэвис еще никогда не разочаровывала. Кое-кто говорит, что вне сцены у нее тяжелый характер – все, что я могу ответить на это: чтобы актер был в состоянии раскрывать себя эмоционально на сцене в такой степени, как это делает Дэвис, некоторая резкость в повседневной жизни неудивительна. Я упоминаю об этом потому, что здесь, в «Чайке», фактически звезда играет звезду. Что особенно увлекает и впечатляет, так это способ, которым Дэвис создает свою чертовски безумную эмоционально, слишком неестественно-театральную Аркадину; создает из своего внутреннего мира, свободного от любого тщеславия. Я очень стараюсь найти правильную формулировку этой мысли, но для письменного источника очень важно попытаться объяснить, что величие Дэвис исходит из ее большой внутренней скромности. Знаменитая Аркадина любит находиться «в центре внимания». Дэвис изображает это только в пределах, необходимых по сценарию; она изображает «звезду» только в кавычках, и часто весело интерпретирует этот образ. Но то, что делает ее исполнение таким замечательным – это постоянная настроенность Дэвис на работу в «ансамбле». Сейчас, на пике карьеры Дэвис, мы видим неповторимое исполнение ею образа Аркадиной: совершенное, безупречное, да еще и типично австралийское в своей безжалостной «анти-звездности».
Это возможно только благодаря тому, что Дэвис делит сцену с актерами, которые могут с ней сравниться: Билли Браун, Джон Гаден, Дэвид Венам, Терри Серио, Анита Хей – это старшее поколение. Насколько хороший подбор актеров! Я часто называю это золотым поколением австралийского театра – ну вот, это для тех, кто приобрел билет на спектакль. Каждый из этих актеров находит удивительную, персональную точность в изображении своих героев. И у нас, несомненно, есть будущее, если на молодые роли можно найти новые таланты, которые настолько же хороши как Эмили Барклай, Гарет Дэвис, Мейв Дермоди и Дилан Янг.
Эндрюс в совершенстве распределил роли в пьесе между всеми имеющимися в наличии талантами. Это уже половина дела. К тому же он позволяет каждому из актеров привнести что-то свое в эти роли, не повредив то, из чего Эндрюс затем сплетает свою интерпретацию. Его «прочтение» «Чайки» заключается в том, что события для нас происходят сегодня и в этом городе. Это равновесие между свободой, которую Эндрюс позволяет своим актерам, и формой, которую он придает создаваемому им миру (в котором им нужно жить), и делает постановку настолько впечатляющей. Настолько красивой для зрителя. Я не хочу убирать что-либо из предыдущих работ Эндрюса, среди которых для меня самыми выдающимися были его Юлий Цезарь и его Сарсапарилла. Но эта постановка, безусловно, является новой высотой. Я не знаю, что было с Эндрюсом до того, как он переехал в Берлин, но нам и не нужно этого знать. Это последняя из его серии австралийских работ, и она заявляет о том, что он, несомненно, достиг полной зрелости. Я действительно думаю, что невозможно найти театральную работу лучше, чем эта.
Перевод Kenga-ru.
Оригинал здесь
